Доктрина, согласно которой для придания обещанию юридической силы оно должно быть подкреплено вознаграждением, на первый взгляд может показаться естественным логическим следствием тезиса о том, что роль контрактного права заключается в облегчении направления ресурсов посредством добровольного обмена в наиболее ценные способы их использования. Если обещание является полностью односторонним, оно не может быть частью процесса обмена. Но неправильно утверждать, что юридическую силу должны приобретать только те обещания, которые связаны с обменом. Вспомним случай, когда молодой человек оставляет свое рабочее место из-за данного ему богачом обещания заплатить за обучение в колледже. Здесь нет обмена в каком-либо реалистичном смысле, и тем не менее право трактует нарушение обещания как нарушение контракта. Правда, это делается путем введения фикции, согласно которой «вредоносная зависимость» (уход с вечерней работы) является формой вознаграждения.

Вот более трудный случай. А спасает В от некоей опасности, и В обещает А выплачивать ежегодную компенсацию до конца жизни. Имеет ли это обещание юридическую силу? Да, по теории (если это можно так назвать), согласно которой существует «моральное вознаграждение», даже если акт спасения предшествовал какому-либо обещанию. Этот результат имеет смысл, если В намерен юридически оформить свое обещание. Такое оформление будет содержать полезную информацию для А — что он действительно может рассчитывать на эти деньги до конца жизни. Эта информация делает дар более ценным для А, а стало быть и для В, поскольку он должен получать удовлетворение от удовлетворения А — иначе зачем делать подарок?

Этот пример подчеркивает важный, но не осознаваемый интуитивно момент: часто мы можем увеличить нашу пользу путем ограничения нашей свободы. На самом деле этот принцип лежит в основе контрактного права. А выигрывает, а не проигрывает, когда дает связывающее его обещание платить В за постройку дома, поскольку, не имея возможности гарантировать выплату денег, А был бы вынужден платить всю сумму вперед или заложить собственность, эквивалентную цене дома,, а может, и вообще обойтись без нового дома. Тайна «морального вознаграждения» состоит в том, почему право не может просто предоставить некоторую форму для обеспечения выполнения связывающих обещаний без требования «физического» вознаграждения или выявления специальных классов, случаев, в которых вознаграждение не требуется. В практике права есть подобные примеры. Обещания, скрепленные печатью, имели юридическую силу без вознаграждения. По-видимому, это было полезным механизмом; его исчезновение — загадка.

Вот некоторые экономические функции, которые, по-видимому, выполняет требование вознаграждения.
1. Оно сокращает число разбирательств по недобросовестным сделкам, так как от истца требуется доказательство большего, чем самого факта дачи ему кем-либо обещания. Он должен показать, что имело место некоторое соглашение, а это труднее сделать, не имея никаких материальных фактов. Эта очевидная функция важна в системе, подобной нашей, где имеют место устные соглашения — совершенно необходимые в эпоху телефона и уже не так значимые в эпоху факсов и электронной почты.

2. Оно снижает вероятность непродуманных контрактных обязательств, возникающих от невнимательности или при непреднамеренном использовании «многообещающего» тона. (Согласуется ли доктрина морального вознаграждения с пунктами 1 и 2?)

3. Функция, более полное обсуждение которой предстоит далее в этой книге, когда мы будем рассматривать издержки управления судебной системой, состоит в избавлении судов (издержки которых, как мы увидим, не в полной мере несут на себе стороны процесса) от разбора множества тривиальных обещаний, возникающих в социальном и семейном контексте. Концепция «вредоносной зависимости» (или обязательства процессуального отвода) ограничивает принуждение к исполнению лишь теми добровольными обещаниями, которые с большой вероятностью вызовут существенные издержки тех, кому эти обещания даны.

4. Функция, связанная с предыдущей, состоит в избежании судебного рассмотрения случаев, в которых, несмотря на контекст обмена, поведение одной или обеих сторон остается совершенно неупорядоченным. Например, стороны могли не указать в контракте цену или какой-либо метод либо формулу для вычисления цены. Чтобы обеспечить выполнение соглашения сторон в подобном случае, суд должен определить разумную цену. Но суды не имеют сравнительного преимущества при определении цены, по которой должны продаваться товары. Напротив, почти всегда (за исключением очень редких случаев) переговоры между продавцом и покупателем являются более надежным методом определения цены, при которой обмен является взаимно выгодным. Не следует допускать, чтобы издержки переговоров о цене перекладывались на плечи налогоплательщиков, содержащих судебную систему, суды могут иметь сравнительное преимущество перед сторонами в предложении некоторых других условий контракта.