В соответствии с экономической интерпретацией доктрины вознаграждения суды осведомляются только о существовании, а не об адекватности вознаграждения обещанию. Спросить о наличии вознаграждения означает просто выяснить, является ли ситуация актом обмена и состоялась ли сделка.

Дальнейшее выяснение адекватности вознаграждения потребует от суда сделать то, что ему, как мы уже говорили, сделать труднее, чем сторонам контракта: определить, является ли указанная в контракте цена (и другие важные условия) разумной. Это также демонстрирует правомерность тенденции развития юриспруденции в сторону использования доктрины принуждения, а не доктрины вознаграждения при принятии решения о том, в каких случаях следует изменять контракт.

Моряки в деле Domenico, если бы они были умнее, могли бы предложить увеличить продолжительность своего рабочего дня на полчаса в обмен на повышение заработной платы. А что, если бы они предложили работать на две секунды больше в месяц? Где та грань, за которой вознаграждение становится столь номинальным, что это уже не вознаграждение? Ответ заключается в том, что неадекватность вознаграждения всегда потенциально соотносится со свидетельствами наличия принуждения, ошибки, обмана или других случаев выхода за пределы контракта. Чем меньше адекватность, тем строже указанные свидетельства.

Проблемы формулирования контрактов

Предположение, что намечаемый обмен будет максимизировать ценность, истинно только тогда, когда стороны действительно согласны по поводу его условий. Если вы предлагаете мне купить мои часы за 10 долл., но телеграфная компания допускает ошибку при передаче и в телеграмме, полученной мной, содержится цифра 20 долл., тот факт, что я принимаю предложение в том виде, в котором я его понял, не говорит о том, что продажа приведет к увеличению ценности.

Часы могут стоить 14 долл. для меня и только 12 долл. для вас. Тем самым «субъективная» теория контракта, согласно которой для возникновения юридически правомочного контракта должно иметь место реальное совпадение представлений о содержании сделки у договаривающихся сторон, имеет экономический смысл. Но из этого не следует, что тот, кто отказывается выполнять обещание, которое не было бы сделано, если бы не ошибки коммуникации, никогда не должен возмещать ущерб — объективная теория контрактов также имеет экономическое оправдание, хотя с экономической точки зрения подобный отказ скорее является гражданским правонарушением, чем нарушением контракта.

В случае с телеграфом для экономиста принципиально важен вопрос о том, какая из сторон находится в лучшем положении для предотвращения непонимания в результате искаженной передачи. Вероятно, это сторона, выбирающая метод коммуникации; человек мог бы послать подтверждающее письмо или воспользоваться телефоном или курьером. Если бы именно он мог избежать непонимания с меньшими издержками, чем другая сторона, то возложение на него ответственности за это сделало бы будущие расхождения менее вероятными. Но если ответственность возлагается на таком основании, будет заблуждением говорить о том, что ошибки коммуникации привели к созданию контракта.

Ведь в случае дефекта коммуникации невозможно говорить о том, был ли обмен желателен; поэтому право трактует неудачные коммуникации как контракт, чтобы избежать будущих неудач.