Массовые неплатежи, а затем и бартерные сделки стали своеобразными символами противоречия между стандартной логикой рыночных реформ и российскими реалиями. В ходе многолетнего кризиса «жизнь в долг» стала важнейшим принципом как бюджетной системы страны, так и российских предприятий, что позволяет говорить о формировании устойчивой долговой экономики. Большинство восточно-европейских стран с «переходной экономикой» «переболели неплатежами» на ранней стадии преобразований и в дальнейшем смогли заместить их избыток банковскими кредитами. В России же, в условиях постоянного падения доходов производственного

сектора, слаборазвитой банковской системы и отсутствия эффективных механизмов переоценки задолженности, процесс демонетизации экономики и вытеснения банковского кредита коммерческим вплоть до кризиса 1998 г. шел по восходящей. Кредиторская задолженность в 1994-1998 гг. выросла с 27 до 66% ВВП1, а ее отношение к денежной массе (агрегат М2) повысилось с 1,4 до 4 раз.
Масштабы и устойчивость явления неплатежей по-новому поставили вопрос о природе формирующейся в России экономической системы. Является ли она некой виртуальной экономикой, с искусственными ценами и обязательствами, или мы все же имеем дело со своеобразной, но реальной переходной рыночной экономической системой?
Финансовый кризис августа-сентября 1998 г. и многократная девальвация рубля, несмотря на первоначальные апокалиптические ожидания, расчистили место для возобновления экономического роста и ремонетизации экономики. Доля денежных расчетов в промышленности поднялась с 20% в 1998 г. до 77% в 2001 г., а кредиторская задолженность сократилась до 33% ВВП. Означает ли это окончательный закат долговой экономики, приобрел ли экономический подъем здоровую финансовую основу, способную обеспечить его устойчивость и высокие темпы роста, позволяющие сократить разрыв между Россией и миром развитых стран?